Культурологические концепции Шпенглера и Бахтина могут быть сопоставлены, т. к. их позиции имеют точки соприкосновения. Во-первых, это вопрос о существовании такого понятия как культура всего человечества. Для Шпенглера человечество – «пустое слово». Здесь он радикален. Понятие «всемирная история» для него – уникальное явление, присущее только Западноевропейской культуре. Он пишет: «Вместо монотонной картины линейно-образной всемирной истории я вижу феномен множества мощных культур, с первобытной силой вырастающих из недр породившей их страны, к которой они строго привязаны на всем протяжении своего существования, и каждая из них налагает на свой материал – человечество – свою собственную форму и у каждой своя собственная идея, собственный конец, собственная смерть» (Шпенглер О. Закат Европы. Т.1 С. 56).

Бахтин более осторожен, он считает, что идеи Шпенглера о замкнутых и завершенных культурных мирах нуждаются в существенных коррективах: «Шпенглер представлял себе культуру эпохи как замкнутый круг. Но единство определенной культуры – это открытое единство» (Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М., 1986. С. 506). И далее: «Каждое такое единство (например, античность) при всем своем своеобразии входит в единый (хотя и непрямолинейный) процесс становления культуры человечества» (Там же.).

Итак, для Бахтина существует единая культура человечества, состоящая из многих меньших, принципиально открытых культур. Тут мы подходим ко второму для уяснения различия концепций Шпенглера и Бахтина вопросу – вопросу о взаимовлиянии культур. Шпенглер отрицает влияние, его культуры умирают, чтобы больше никогда не возродиться. Он доказывает свою позицию при помощи следующего примера: «Как бы не убедительно воздействовал художник своими звуками и цветами, наблюдатель слышит в них лишь себя самого, если он на это не способен, произведение искусства остается для него бессмысленным» (Шпенглер О. Закат Европы. Новосибирск, 1993. Т. 2. С. 57). То есть одни культуры заимствуют у других только то, что им родственно, подобно. Он считает, что Возрождение видело в античности только то, что желало видеть, причем так, как желало это видеть из собственных намерений. А мы в свою очередь восприняли античность сквозь призму прошедших эпох, ведь живущие в нашем сознании образы белокаменных античных скульптур не есть адекватное отражение реальности. Согласно исследованиям современной науки, античные скульптуры были окрашены в яркие цвета. И только в период Возрождения с его новым мировоззрением получили такое воплощение.

Бахтин не отрицает взаимовлияния культур. Он считает, что древние культурные эпохи не исчезли бесследно, и как бы далеко эпоха не отстояла от нас во времени, ее нельзя замыкать в себе как нечто готовое, вполне завершенное и безвозвратно ушедшее. В каждой культуре прошлого заложены огромные смысловые возможности, которые остались не раскрытыми, не осознанными и не использованными на протяжении всей исторической жизни данной культуры. Культура не умирает никогда, она, как хорошее литературное произведение с течением времени все более обогащается смыслами и раскрывает свою полноту. Ее, как любимую книгу можно перечитывать много раз, все время открывая для себя нечто новое. Так, благодаря дистанции во времени, мы открываем в античности все новые и новые смысловые ценности, о которых древние греки действительно не знали, хотя и создали их.

По – разному рассматривается ими и вопрос о возможности понимания иной культурной традиции. Шпенглер считает, что человек всегда понимает свою культуру полнее и глубже, чем культуру иную, кроме редких случаев перевоплощения. По его мнению, подобное тянется к подобному, а противоположности отталкиваются.

Позиция Бахтина прямопротивоположна. Он считает представление о том, что для лучшего понимания чужой культуры надо как – бы переселиться в нее и, забыв свою, глядеть на мир глазами этой чуждой культуры односторонним и потому неверным. Это представление односторонне, так как понимание иной культуры не должно быть ее простым копированием, оно должно нести нечто новое, обогащающее. Творческое понимание не отказывается от себя, от своего места во времени, от своей культуры и ничего не забывает. И далее: «В области культуры вненаходимость – самый мощный рычаг понимания. Чужая культура только в глазах другой культуры раскрывает себя полнее и глубже (но не во всей полноте, потому что придут и другие культуры, которые увидят и поймут еще больше). Один смысл раскрывает свои глубины, встретившись и соприкоснувшись с другим, чужим смыслом: между ними начинается как – бы диалог, который преодолевает замкнутость и односторонность этих смыслов, этих культур.

Мы ставим чужой культуре новые вопросы, какие она сама себе не ставила, мы ищем в ней ответы на эти наши вопросы, и чуждая культура отвечает нам, открывая перед нами новые свои глубины. Без своих вопросов нельзя творчески понять ничего другого и чуждого (но, конечно, вопросов серьёзных, подлинных). При такой диалогической встрече двух культур они не сливаются и не смешиваются, каждая сохраняет свое единство и открытую целостность, но они взаимно обогащаются». (Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М., 1986. С. 507).

Итак, позиции Бахтина и Шпенглера вполне сопоставимы, а все их отличие происходит из разницы в понимании национальной культуры как таковой. Для Бахтина культура – это книга или даже рукопись, в рамках которой возможно цитирование и взаимовлияние, здесь прослеживается его близость к постмодернизму. Культура не умирает никогда, ведь, как известно «рукописи не горят». Для Шпенглера же культура – живой организм, цветок на клумбе, единичное растение, которое явилось на свет, чтобы пышно отцвести, а затем исчезнуть без следа, и всякое влияние здесь излишне.